Энциклопедичный YouTube

1 / 5

✪ Русский язык за 18 минут

✪ ЕГЭ 2018. Русский язык. Новое задание 20. Плеоназм (тест)

✪ Разговорный Английский Язык На Каждый День. Английский Для Начинающих.

✪ Полиглот. Выучим испанский за 16 часов! Урок 1. / Телеканал Культура

✪ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК ДО АВТОМАТИЗМА - УРОК 1 ГРАММАТИКА АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА УРОКИ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА

Субтитры

Кавказовед, археолог и историк Николай Марр ( -), не имевший собственно лингвистического образования, с 1912 года академик Санкт-Петербургской императорской академии наук (после революции - Российской) в ноябре 1923 года выступил с «Новым учением» (отдельные идеи которого высказывал и раньше, ещё в 1900-1910-е годы).

«Революционность» и масштабность его утверждений, а также вполне реальная репутация Марра как выдающегося кавказоведа и полиглота сделали его теорию привлекательной для большого числа представителей интеллигенции 1920-х годов , его называли «гением» и «Велимиром Хлебниковым науки» (в 1915 году Хлебников издал основанную на «математических законах времени» книгу предсказаний «Битвы 1915-1917 гг.: новое учение о войне»). Не следует забывать и то, что Марр претендовал на изучение таких сложных вопросов (происхождение языка, доисторические языки человечества, связь между ними, первобытное мышление, доязыковые средства коммуникации), которыми в то время практически никто из учёных ещё не занимался. Многие вполне естественно принимали принципиально недоказуемые (но, тем самым, и принципиально неопровержимые) утверждения «единственного специалиста» в этой области на веру.

Некоторые положения «Нового учения о языке»

Яфетические языки

Существуют так называемые «яфетические языки» (по имени Иафета , третьего сына Ноя). Содержание этого понятия менялось. Сначала они толковались как языковая семья . К такой семье Марр относил языки Кавказа , - прежде всего свой родной грузинский язык , который заставлял изучать своих учеников, а также другие картвельские ; позже к ним добавились различного рода изоляты, вроде бурушаски , и некоторые скудно сохранившиеся языки древности. Впоследствии яфетические языки трактовались как присутствующая во всём мире стадия развития языка, связанная с классовой структурой общества. Первоначально Марр объяснял повсеместность яфетических элементов миграцией народов, но позже счёл её исконным явлением. Так, латинский язык в Риме якобы был языком патрициев, а языком плебеев - некий яфетический язык; язык басков , угнетённого меньшинства в Испании - яфетический. Диалекты армянского языка (согласно традиционной точке зрения, индоевропейского), обнаруживающие некоторое количество поздних грузинских заимствований, объявлялись яфетическими, в отличие от литературного армянского - языка социальной элиты.

Классовая сущность языка

После появления труда Сталина, ссылки на которого стали обязательными во всех работах по языкознанию, марризм был официально заклеймён как антинаучное учение и сошёл со сцены. Десятки лингвистов разных направлений - как советских, так и зарубежных, в том числе не испытывающих симпатий к сталинизму, - единодушно расценили это событие как избавление советской лингвистики от гнёта абсурдных идеологизированных теорий. Однако процесс оздоровления советской науки не мог идти гладко по условиям времени. Пострадал ряд конкретных лингвистических направлений, разрабатывавшихся Мещаниновым и коллегами, прежде всего лингвистическая типология и семантика . К соответствующим идеям и персоналиям, помимо справедливой научной критики, активно применялись те же проработочные ярлыки, которые исходили раньше из марристского лагеря (в том числе «космополитизм »), не всегда оппоненты марризма (прежде всего Виноградов) смогли удержаться от сведения счётов. Однако никаких политических и судебных репрессий к бывшим марристам не применялось (хотя на протяжении трёх лет они не могли публиковать ничего, кроме «покаяний» в своих ошибках), а главный официальный преемник Марра, И. И. Мещанинов, не был ни уволен с работы в Институте языка и мышления, ни исключён из Академии наук СССР . Работы лишились некоторые «неразоружившиеся марристы», в том числе Яковлев (впоследствии психически заболевший), это же коснулось и последователей Марра вне лингвистики (например, литературоведа и исследователя мифологии О. М. Фрейденберг); некоторые лингвисты, такие, как С. Д. Кацнельсон, были вынуждены искать работу в провинции.

После XX съезда КПСС в 1956 году и либерализации общественной, в том числе и научной жизни, обсуждение «нового учения о языке» стало неактуальным. К новым обстоятельствам быстро приспособились прежние яростные пропагандисты марризма (тот же Филин, ставший в начале 1960-х годов членом-корреспондентом АН, а в дальнейшем возглавлявший Институт русского языка и журнал «Вопросы языкознания» вплоть до смерти в 1982 г.).

В послесталинском доперестроечном СССР сведения по истории марризма и дискуссии о нём, по понятным причинам, бытовали, главным образом, в неформальном общении лингвистов и филологов. Некоторое оживление интереса к марризму имело место в период перестройки , поскольку и взлёт, и падение «нового учения» были связаны со сталинизмом и личностью Сталина, в то время активно обсуждавшимися.

(тематически структурированный «цитатник» из работ Марра; переиздано под названием «Яфетидология» с приложениями и послесловием: М.: Кучково поле, 2002, В начале было слово: Малоизвестные страницы истории советской лингвистики. - М.: Изд-во УДН, 1991. - 256 с.

Velmezova Ekaterina . Les lois du sens. La sémantique marriste. - Genève, 2007.

(«яфетическая теория») - система взглядов, выдвинутая Н. Я. Марром по общим вопросам языкознания в 20-30‑х гг. 20 в. В начальный период научной деятельности Марр внёс большой вклад в развитие армяно-грузинской филологии; изучил и опубликовал ряд древнейших памятников армянской и грузинской литератур, основал серию «Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии» (в. 1-13, 1900-13), успешно занимался изучением кавказских языков (картвельских , абхазского и других), историей, археологией и этнографией Кавказа. В связи с исследованием сравнительной грамматики картвельских языков он обратился к поискам их родства с другими языками мира, выдвинув ряд гипотез, недостаточно подкреплённых конкрет­ным языковым материалом (о родстве картвельских языков с семитскими , баскским и др.).

Когда гипотезы Марра о родстве языков пришли в противоречие с данными научного языко­зна­ния, он попытался ликвидировать эти противоречия, объявив всё «традиционное», «индо­евро­пей­ское» языко­зна­ние устаревшим и несовместимым с марксизмом, и построить совершенно новую лингви­сти­че­скую теорию - так называемое «новое учение о языке», или «яфетическую теорию». Впервые эти взгляды были высказаны в работе «Яфетический Кавказ и третий этнический элемент в созидании средиземноморской культуры» (1920). Отказавшись от достижений сравнительно-исторического языкознания (см. также Сравнительно-исторический метод), Марр выдвинул идею о том, что индо­евро­пей­ская языковая семья, как и другие семьи языков, не связана исконным генети­че­ским единством, которое было доказано компаративистами (см. Индоевропейские языки), а сложилась путём скрещивания .

В 1923-24 Марр усиленно занимался вопросами так называемой «палеонтологии речи» , стремясь вскрыть общие для всех языков этапы типологического развития, связанные с этапами развития общества и материальной культуры; в 1925 он попытался связать эту свою систему с философскими положениями исторического материализма, понимавшегося им, однако, упрощён­но, в духе вульгарного социологизма (см. Стадиальности теория). Язык был отнесён к категориям надстройки и определён как изначально классовое явление. Первичным языком человечества, по Марру, был язык жестов , сменившийся позже звуковым языком в виде «четырёх элементов» (SAL, BER, YON, ROШ), т. е. диффузных звуковых комплексов, из которых возник словарный запас всех языков мира. С обще­лингви­сти­че­ской точки зрения эти взгляды Марра имеют много общего со взглядами Г. Шухардта, выдвинув­ше­го идею о «языковом смешении», и некоторыми идеями французской социологической школы . Термин «Н. у. о я.» был употреблён впервые в 1924 (ранее Марр называл свою теорию «яфетической»). Построения Марра этого времени не поддаются объективной проверке при помощи строгой научной методики и опровергаются языковым материалом. К 1926 произо­шёл окончательный разрыв Марра и его сторонников с научным сравнительно-историческим языкознанием (индоевропеистикой), которое было обвинено в идеализме, формализме, антисоциальности и даже расизме. Это вызвало в среде советских лингвистов ряд резких выступлений против «Н. у. о я.», наиболее последовательным критиком которого был Е. Д. Поливанов, иссле­до­вав­ший японский , китайский , узбекский , дунган­ский языки, занимав­ший­ся проблемами общего языкознания («За марксистское языко­зна­ние», 1931), создавший оригинальную теорию языковой эволюции. В статье «Новый поворот в работе по яфетиче­ской теории» (1931) Марр обращается к исторической психологии, пытаясь по данным языка вскрыть последовательные этапы развития мышления, что отражало одно­сто­рон­ность подхода к проблеме языка и мышления .

Ряд учеников Марра, в т. ч. И. И. Мещанинов, стали развивать «Н. у. о я.» в сторону сближения с «традиционным» языкознанием. Мещанинов, пользуясь и некоторыми идеями Марра, иссле­до­вал основные этапы развития языков, развил теорию понятийных категорий и создал теорию синтакси­че­ской типологии языков, разработал теорию членов предложения и синтаксических отношений в их связи с частями речи и т. д. К 1950 учение Марра оказалось в состоянии кризиса, который усугубился также тем, что отношения его школы с «индоевропейским» языкознанием ещё более осложнились. В газете «Правда» была проведена дискуссия (1950), в которой участвовали как сторонники, так и противники «Н. у. о я.»; в ряду противников «Н. у. о я.» с несколькими статьями, содержащими, однако, лингвистически ошибочные положения о языке и его развитии, выступил И. В. Сталин. Дискуссия открыла возможность разработки «традици­он­ной» лингвистической проблематики (особен­но сравнительно-исторического языкознания). Вместе с тем после дискуссии на некоторое время приостановилось исследование проблем, имевших в «Н. у. о я.» научный интерес, - проблемы языка и мышления, типологии языков , социо­лингви­сти­че­ских проблем и некоторых других. Эти направления иссле­до­ва­ний успешно развиваются советской лингвистикой с конца 50‑х гг.

• Марр Н. Я., Избранные работы, т. 1-5, М.-Л., 1933-37;
• Мещанинов И. И., Введение в яфетидологию, Л., 1929;
• его же , Члены предложения и части речи, М.-Л., 1945;
• Абаев В. П., Н. Я. Марр (1864-1934). К 25‑летию со дня смерти, «Вопросы языкознания», 1960, № 1;
• Тронский И. М., Сравнительно-исторические исследования, в кн.: Теоретические проблемы советского языкознания, М., 1968;
• Гухман М. М., Типологические исследования, там же;
• Поливанов Е. Д., Статьи по общему языкознанию, Избранные работы, М., 1968.

«Марр применил к языкознанию учение исторического материализма. По его мнению, язык - такая же надстроечная общественная ценность, как искусство; язык является приводным ремнём в области надстроечной категории общества.

Язык возник у всех народов независимо друг от друга, но поскольку культура едина и в своём развитии проходит одни и те же этапы, то все процессы в ней проходят аналогично.

Язык, по Марру , образовался из первичных «фонетических выкриков». Первичная речь, как реконструировал её Марр, состояла всего из четырёх лексических элементов - САЛ, БЕР, ЙОН, РОШ . И вот все слова всех языков мира Марр был склонен сводить к этим четырём элементам.

«Слова всех языков, - писал Марр, - поскольку они являются продуктом одного творческого процесса, состоят всего-навсего из четырёх элементов, каждое слово из одного или из двух, реже трёх элементов; в лексическом составе какого бы то ни было языка нет слова, содержащего что-либо сверх всё тех же четырёх элементов; мы теперь орудуем возведением всей человеческой речи к четырем звуковым элементам».

«Любое слово, - пишет Алпатов, - возводилось к элементам или их комбинациям. Например, в слове красный отсекались части к- и н-, а оставшееся рас- признавалось модификацией элемента РОШ, сопоставляясь с рыжий, русый [...] , названиями народов «русские, этруски». Развитие языков, по Марру, шло от исконного множества к единству. Нормальная наука - сравнительное историческое языкознание - считала, что всё происходило наоборот: сначала существовали праязыки, из которых потом возникли современные языки, то есть движение шло от единства к множеству.

Но Марр открыто высказывал ненависть к сравнительно-историческому языкознанию, считая его буржуазной псевдонаукой. Он отвергал генетическое родство языков и даже такие очевидные вещи, как заимствования слов, он объяснял единством глоттогонического (языкотворческого) процесса. Языковые категории Марр прямолинейно связывал с социальными явлениями. Так, ученик Марра, академик И.И. Мещанинов, писал: «Личные местоимения и понятие единственного числа связаны с индивидуальным восприятием лица, то есть с явлением позднейшего строя общественной жизни. Личным местоимениям предшествовали притяжательные, указывающие на принадлежность не отдельным лицам, а всему коллективу, причём и эти первые по времени возникновения вовсе не изначальны, но тесно связаны с осознанием представления о праве собственности».

Так же вульгарно-социологически объяснялись степени сравнения, которые, по Марру, появились вместе с сословиями: превосходной степени соответствовал высший социальный слой, сравнительной - средний, положительной - низший.

Марр отрицал существование национальных языков: «Не существует национального и общенационального языка, а есть классовый язык, и языки одного и того же класса различных стран при идентичности социальной структуры выявляют больше типологического родства, чем языки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации». Ясно, что терпеть такую безумную теорию могло только такое безумное государство, как СССР. После смерти Марра в 1934 г. его теория стала официальной языковедческой религией. Любые проявления сравнительно-исторического языкознания, не говоря уже о структурной лингвистике, безжалостно душились.

Специфическим явлением советского языкознания 1920 - 1950-х гг. было «новое учение о языке», которое стали называть марризмом. Основателем этого учения был Н.Я.Марр. Для «нового учения о язы­ке» были характерны лозунги «Омолодим старушку грамматику!», «Будущее за нами - и, значит, за теорией Марра».

С именем Николая Яковлевича Марра (1864 - 1934) связана целая эпоха в истории отечественного язы­кознания, которую позже назвали «сумерками лингвистики». Марр был сыном шот­ландца и гру­зинки. Он вырос в семье, где отец говорил по-французски и по-английски, а мать - только по-грузински. С детства Марр говорил на гру­зинском языке, а в Кутаисской гимназии выучил ещё семь языков: русский, немецкий, французский, английский, латинский, древ­негреческий и турецкий. Ученик Марра, Федот Петрович Филин (1908 -1982) писал, что Марр знал 60 - 70 языков.

Марр учился на восточном факультете Петербургского универси­тета, где изучил все языки Кавказа и Ближнего Востока. С 1888 г. Марр преподает востоковедение, историю культуры, эт­нографию восточных народов. Лингвистикой он занимался только в связи с этнографией.

В год окончания университета в одном из тифлисских кни­гохранилищ Марр обнаружил уникальный памятник - перевод на грузинский язык не сохранившегося в оригинале «Толкова­ния на Песнь песней Соломона» христианского писателя III в. н.э. Ипполита Римского. Памятник был переведён на евро­пейские языки. Марр в 1900 г. получил зва­ние профессора, а в 1902 г. по этому памятнику защитил докторскую диссертации «Ипполит. Толкование "Песни песней"». Затем во время экспедиций на Синай и в Палестину Марр обнаружил нескольких ценных грузинских и армянских памятников. Найденные рукописи он опубликовал с научными комментариями. Марр стал основателем кавказской археологии, несколько десятилетий возглавлял русское кавказоведение и сформировал собственную школу. В 1912 г. Марр был избран в академики.

Из лингвистических работ Марра дореволюцион­ного периода научную ценность представляют древнеармянская грамматика (1903) и грамматика чанского (лазс­кого) языка (1910). В послеоктябрьский период он написал древнегрузинскую грамматику (1925) и абхазско-русский словарь (1926).

В 20-е годы Марр решил создать марксистское учение о языке . Это учение отрицало всю компаративистику XIX в. Марр утверждал, что:

1) индоевропейской языковой семьи не существует, единого индоевропей­ского праязыка никогда не было. Не было общеславянского праязыка. Марр сравнил «изолированный» грузинский язык с другими кавказскими языками и пришёл к выводу о существовании яфетической языковой се­мьи, названной так по имени третьего сына библейского Ноя - Яфета. Марр считал, что Ной после всемирного потопа обосновался на Кавказе, и оттуда стали развиваться все языки мира. Впоследствии Марр включил в яфетическую семью и средиземноморские, турецкий, баскский, семит­ские языки.

2) классификации языков мира, предложенные компарати­вистами XIX в., не могут быть приняты пролетарской лингвистикой. Они основаны на неравенстве народов, на искусственном возвышении индоевропейских язы­ков с их флективным морфологическим строем.

3) индоевропеистика не даёт удовлетворительного ответа на вопрос о происхождении языков и о закономерностях их раз­вития.

4) индоевропейская лингвистика «работает формальным ме­тодом, сосредоточивая своё внимание на фонетике и морфо­логии. Она отодвигает словарь на второстепенное место, абсолютно не учитывает семантики.

Марр не имел классического лингвистического образования, слабо владел срав­нительно-исторической методикой. Он с пренебрежением относился к «индоевропеистам», считая, что ему незачем и нечему у них учиться. Компаративистика в конце XIX - начале XX в. на самом деле переживала кризис. Младограмматиков не интере­совали глобальные проблемы языкознания: о происхождении языка, о связи языка и мышления, о роли языка в жизни общества, об об­щих закономерностях развития языков мира. Именно эти глобальные проблемы Марр стал решать в своем учении о языке. «Новое учение об (так у Марра!) языке» оказалось очень актуальным. В то время господствовала марксистско-ле­нинская идеология. Большевики жили в предчувствии мировой революции, верили в братство всех народов и рас, мечтали о скорой победе коммунизма на всей планете. Марр решил применить марксистско-ле­нинскую философию к языку. Поэтому марксистское учение о языке приняли не только рабочее - крестьянская молодёжь, но и многие учёные: Н.Ф.Яковлев, Федот Петрович Филин, Иван Иванович Мещанинов.

Основные идеи «нового учения о языке» заключаются в следующем:

1) Марр понимал положения исторического и диалектического материализма прямолинейно, в вульгарно-социологическом ключе. Базисом в этой философии считается материальная культура, средства производства. Все остальное относится к надстройке. Поэтому Марр относил язык к над­строечной категории вместе с идеологией, искусством, наукой. Надстройка зависит от базиса и имеет классовый характер, поэтому язык тоже имеет классовый ха­рактер. Марр утверждал, что народные языки грузин и армян больше сходны друг с другом, чем древнелитературный и народный грузинский язык, или древнелитературный и народный армянский язык. В статье «Почему так трудно стать лингвистом-теоретиком» он писал: «Не существует национального, общенационального языка, а есть классовый язык. И языки одного и того же класса различ­ных стран выявля­ют больше типологического сродства друг с другом, чем язы­ки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации».

Классы в истории общества совершают революции, поэтому языки, на которых говорят классы, переживают революцион­ные скачки. Развитие языка идет революцион­ными скачками.

2) Вторым положением нового учения было единство глоттогонического (от греч. glotta "язык") процесса. В работе «Язык» Марр писал: «Языки всего мира в зависи­мости от времени возникновения принадлежат к той или иной системе, сменявшей одна другую». У всех языков мира одно происхождение, но это не означает, что у всех язы­ков был один праязык. Вначале, наоборот, господствовало мно­гоязычие, которому предшествовал язык жестов.

3) Основной закон развития языков мира - движение от многоязычия к единству через скрещение. «Как человечество от кустарных, разобщённых хозяйств и форм общественности идёт к одному общему мировому хозяйству и одной общей ми­ровой общественности, так и язык от первичного многооб­разия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку». Не было никаких языковых семей, не было расщепления родственных языков. Языки мо­гут только скрещиваться. Через это скрещение количество языков мира умень­шается на пути к единому мировому языку. Марр считал, что в будущем должен появиться единый мировой язык.

4) Развитие языков имеет стадиальный характер. Марр выделяет три стадии развития языков, которые соответствуют социально-экономическими формам развития человечества и формам мировоззрения: аморфную, яфетическую и флективную. Переход от одной стадии к другой про­исходит через революционный скачок, после чего язык меняется до неузнаваемости. Например, немецкий язык - это «преобразованный революционным взрывом» один из кавказских языков - сван­ский.

К аморфным Марр относил изолирующие языки, «не имеющие морфологии», в том числе китайский язык. По мнению Марра, он «остановился на той ступени раз­вития, когда в языке человечества не было ещё никаких слу­жебных форм, взаимоотношения слов определялись не оконча­ниями, как в русском языке, а расположением слов». Китайцы - это «народы, отпавшие от общего мирового движения».

Все индоевропейские языки пережили яфетическую стадию. Ро­манские и германские языки вовсе не деградировали, утратив свою древнюю систему склонения, как утверждали компарати­висты, а, напротив, ещё не достигли флективной стадии.

Вершину стадиальной пирамиды состав­ляют флективные индоевропейские языки с раз­витой системой склонения и спряжения вроде латинского.

«Но­вое учение о языке» должно реконструировать стадии единого глоттогонического процесса и сделать прогноз едино­го языка будущего бесклассового общества.

5) Новое учение должно иметь свой метод исследования - методику четырёхэлементного анализа. Звуковой язык по Марру начинался с цельных слов, представлявших собой диффузный звук. Эти диффузные звуки постепенно раз­ложились на четыре первичные односложные элементы: сал, бер, йон, рош. Элементы были названы по созву­чию с названиями кавказских племен: «сар-мат» → сал, «и-бер» → бер, «йон-яне» → ион, «эт-руск» → рош. Эти четыре лингвисти­ческих элемента «общие у всех народов, они при­сущи каждому языку». Слова всех языков «состоят из четырёх элементов. В лексическом составе любого языка нет слова, содержащего что-либо сверх четырёх элементов».

Методика четырёхэлементного анализа состоит в поисках четырёх элементов в языках любых систем. Марр писал: «Мы теперь орудуем возведением всей человеческой речи к че­тырём звуковым элементам». Он пытался найти в каждом языке следы яфетической стадии. Марр сравнивал похожие по звучанию или по значению слова разных языков и без учета фонетических процессов сводил их к одному из четырех элементов. Например, в грузинском слове «del» - "де­рево", в русском «бор» - "лес", в латинском «ar-bor», в русском «дер­ево» выделяется элемент «бер». У слова «красный» отсекались к- и -н-, а оставшееся -рас- рассматривалось как элемент «рош». Этот элемент выделялся и в словах «рыжий», «русый», «русь», «этруски», во французским «rouge», немецком «roth» "красный".

Объявив «новое учение о языке» марксизмом в языкозна­нии, Марр стал добиваться его монопольного положения в со­ветской науке. Сторонники Марра заняли ключевые позиции в Институте языка и мышления, в Санкт-Петербургском универ­ситете. На XVI съезде ВКП(б) в 1930 г. Марр выступил с док­ладом от имени учёных всей страны и закончил здравицей в честь И.В.Сталина. Марр был награждён самым почётным в то время орденом Ленина, что было равнозначно официальному признанию правоты его учения. Соратники Марра постепенно занимали все руководящие посты в научных уч­реждениях и в вузах. Они требовали преподавать языкознание только «по Марру».

Началась травля учёных, не со­гласных с этим учением. Труды компаративистов, славистов объявлялись «научной контрабандой», «вредительством в науке», «социал-фашизмом», «троцкизмом в языкознании». В первой половине 1930-х гг. были закрыты все отделения сла­вистики в русских университетах. Было организовано «Дело славистов». Учёных изго­няли из партии, лишали научных званий, арес­товывали. В ссылках и лагерях побывали: Афанасий Матвеевич Селищев (1886 - 1942), Виктор Владимирович Виноградов (1894/95 - 1969), Иван Гри­горьевич Голанов (1890 - 1967), Владимир Николаевич Сидо­ров (1903 - 1968). Были расстреляны Николай Николае­вич Дурново (1937), Евгений Дмитриевич Поливанов (1938), Григорий Андреевич Ильинский (1937).

В самый разгар травли учёных - антимарристов в 1934 году Марр скончал­ся. Место директора Института языка и мышления и главы сторонников «нового учения о языке» занял ученик Марра И.И.Мещанинов.

Двадцатый век, наряду с громадным количественным и качественным ускорением темпов развития науки и техники, превращением науки в один из важнейших факторов прогресса современного общества, распространением всеобщего образования, парадоксальным образом придал новый импульс древнейшей сфере человеческого сознания (тесно соприкасающейся с подсознанием) - мифологии. Он породил мифы нового типа, частично связанные с идеологией возникших в этом столетии тоталитарных режимов; сама идеология этих режимов вырастала из своеобразного синтеза мифа и элементов квазинаучного подхода.

Процесс осмысления генезиса, структуры и типологии этой мифологической или неомифологической системы, созданной прошедшим столетием, получил в последнее время значительное развитие; при этом, несмотря на то, что в отечественной науке перспективы для исследования в этом направлении открылись только с конца 80-х годов прошлого века, отечественные ученые принимают в этом самое активное участие; этому способствует и возможность привлечения такого круга источников, каким в большинстве случаев не располагают их коллеги на Западе: личный опыт, устные воспоминания-нарративы, семейные архивы и другие неформальные источники.

Однако при этом, на наш взгляд, иногда обнаруживается некоторое несоответствие между количеством фактов и частных концепций, вводимых в научный оборот, и задачами фактического анализа имеющегося многообразного и сложного, часто весьма противоречивого материала. Авторы иногда видят свою задачу лишь в том, чтобы продемонстрировать "мифичность” того или иного явления и на этом основании "разоблачить” и "заклеймить” его. При всей психологической понятности такого подхода и справедливости многих частных выводов, при этом остается не выполненной основная задача научного исследования - задача всестороннего рационального анализа изучаемого явления. По нашему мнению, исследователь, ограничивающийся констатацией мифологичности того или иного феномена и его широкого распространения в определенную эпоху, становится, сам того не желая, одним из участников перманентного воспроизведения данного мифа.

В данной статье пойдет об изучении лишь одного явления, относящегося к истории лингвистики - так называемого "Нового учения о языке”, созданного академиком Н.Я. Марром. Учение это, безусловно, обладало некоторыми свойствами мифа, причудливо сочетавшимися с элементами традиционной научной языковедческой теории. На рубеже прошлого и нынешнего столетий, когда после длительного перерыва открылась возможность свободного исследования этого феномена, отмеченная выше автором данной статьи тенденция проявилась в заметной мере; фактически во многих исследованиях, посвященных данной проблеме, наблюдается своего рода "расширенное воспроизведение” марровского мифа, усложняющего свою структуру и интегрируемого во все более разветвленную систему культурно-контекстных связей.

В языковедческой историографии безраздельно господствует представление, что тексты Марра не могут быть предметом рационального аналитического изучения - они могут упоминаться лишь в контексте "разоблачения”.

Такой безоговорочно мифологизирующий подход к осмыслению феномена Марра задается в первую очередь работами В.М. Алпатова, сыгравшими, безусловно, выдающуюся роль в постановке и решении многих вопросов, связанных с данной проблематикой, но в то же время жестко закрепившими восприятие Марра как творца "чистых” мифов, не подлежащих никакому, даже критическому, научному анализу.

Подобный подход обосновывается В.М. Алпатовым иногда лишь декларативно, но часто на материале цитат из марровских текстов. Эти цитаты обычно представляют собой отдельные слова, взятые вне контекста, или произвольно оборванные отрывки фраз, но иногда представляют обширные текстовые фрагменты, выглядящие как весомое подтверждение авторских тезисов. Рассмотрим наиболее характерный пример такого рода.

Для обоснования одного из ключевых тезисов своего исследования - о Марре как о мифотворце и "шамане” и, вероятно, сумасшедшем, В.М. Алпатов приводит обширную цитату из статьи Марра "О числительных” (1927г.): "Часть речи, ныне самая отвлеченная и самая практическая, в начале самая вещественная и самая научно-философская, - числительные связаны со всеми сторонами созданной трудовым процессом "человечности”, или подлинно мирового, а не классового, да еще школьно надуманного гуманизма, со всеми творческими начинаниями человечества как в области материально-жизненных потребностей, так и не менее непреоборимых ныне в их самодовлеющем устремлении умозрительных исканий правды. Числительные переживали ударные моменты своего развития от общественности эпох с великими достижениями. Прежде всего сознание этапов последовательной связанности не одной смены дня днем, получившего свое округление с течением времени сначала в пяти, затем в семи днях, не одного года, с последовательностью месяцев, в его круговращении по сезонам, а вообще непрерывно и бесконечно текущего или двигающегося времени, как двигается по двух- или четырехсезонным делениям года также бесконечно видимое пространственное небо со всеми его неразлучными спутниками, светилами дня и ночи, это в целом мерило одинаково и времени и пространства, так же как по палеонтологии речи "небо” оказалось означающим в первобытной речи и "время” и "пространство”. Приведя эту пространную и без пропусков цитату, В.М. Алпатов заключает: "Рассказ о числительных вдруг превращается в рассуждения о членении времени, затем о небе; все это перебивается политическими рассуждениями. Скорее мы имеем дело с камланием шамана, чем с научной статьей” .

Вывод этот в контексте одной лишь приведенной выше цитаты выглядит вполне убедительно. И в то же время для целей анализа он недостаточен, поскольку данная цитата, несмотря на ее пространность, является лишь одним из случайно выбранных фрагментов устойчиво воспроизводимой типичной структуры марровских текстов и приобретает собственный смысл только в контексте воспроизводства этой структуры.

Вышеприведенная цитата (вводные три неполные абзаца, открывающие данную работу Марра - одну из наиболее обширных по текстовому объему в его творчестве) представляет собой беглое сигнальное упоминание основных концептуальных моментов, уже сложившихся к тому периоду и определявших структурный каркас почти любого марровского текста: диффузность первобытного мышления, не различавшая, в частности, абстрактное и конкретное (первобытные числительные - часть речи самая вещественная и самая научно-философская); связь возникновения числительных с трудовым (в более полной формулировке - трудмагическим) процессом, создавшим, по Марру, языки все проявления духовной культуры человека, как и самого человека как физическое существо; тесная связь возникновения числительных и ударных моментов их развития с возникновением звуковой речи и письма (эпох с великими достижениями; ниже в этой работе Марр скажет, что числительные стали писать раньше, чем слова); и, наконец, основной для Марра конца 20-х годов тезис о космичности первобытного мировоззрения (первобытной идеологии), и о небе как средоточии этого мировоззрения (и, соответственно, о диффузном объединении в первобытной речи лексем со значением небо, пространство и время).

Весь этот вводный отрывок статьи Марра, процитированный В.М. Алпатовым, выполняет именно функцию сигнала, обозначающего начало развертывания устоявшейся и многократно воспроизводимой структуры. В последующем тексте работы Марр обратится к подробному "четырехэлементному” анализу слова "бог” в самых различных языках, с использованием, кроме упомянутой лексемы "небо”, также другой опорной для него "палеонтологической” лексемы "рука”; в процессе этого анализа, занявшего почти половину общего объема работы, он будет аргументировать это "отступление от темы” следующим образом: "мы готовы были бы не углубляться в палеонтологический анализ …, но можем ли, однако, говорить … о происхождении числительных, идущих началами вплоть до зари человеческого мышления, … если мы не представим себе хотя бы приблизительно верно идеологии тех эпох”; и далее: "если бы мы и располагали … социологически проработанными материалами, притом не в идеалистическом … разъяснении, мы все-таки не могли бы не потревожить богов, наоборот, мы еще более их потревожили бы в интересах правильного подхода к вопросу о происхождении и развитии числительных” . Большую же часть текста работы - как первой части, где "разъясняются” особенности первобытной "космически-тотемной” идеологии, так и второй, посвященной собственно теме числительных, занимают бесчисленные примеры взаимопереходов и "скрещений” "четырех элементов” в различных языках.

Такая структура становится устойчивой, можно сказать, даже шаблонной практически во всех марровских текстах второй половины 20-х годов, за исключением вынужденно ограниченных в объеме (предисловия, краткие заметки в прессе), однако даже и в упомянутых типах текстов можно почти всегда обнаружить отдельные ключевые элементы данной структуры. Элементы эти эксплицитно обнаруживают себя на всех уровнях: кроме структуры разделов текста, в основных чертах охарактеризованную выше, крайне устойчивы типичные фразовые объединения (субтексты), включающие анализ (конечно, в специфически марровском понимании) "палеонтологических моделей” "доисторических переходов и взаимосвязей” отдельных лексем, имевших единое означаемой в рамках постулируемой Марром первобытной "диффузной семантики”.

Все вышесказанное, разумеется, не должно пониматься как стремление автора к "реабилитации” марровского учения; напротив, автор видит свою задачу в том, чтобы преодолеть перманентную "самореабилитацию” этого учения в рамках постоянно воспроизводимых "марровских” мифов. Средством демифологизации Марра является всесторонний научный анализ его текстов, включая их структуру; только демифологизировав Марра, можно "похоронить” его, вернее, осуществить "снятие” (по Гегелю) его теории как явления, отражающего определенный исторически прошедший этап в истории лингвистики.

В работах по истории языкознания, посвященных "Новому учению о языке” Н.Я. Марра, наиболее устойчивым, характерным как для отечественных, так и для зарубежных исследователей, является представление о Марре как об официальном лингвисте сталинской эпохи, якобы создавшем марксистское языкознание, основанное на постулатах этой теории и находившееся в полном согласии с этими постулатами, по крайней мере, в общем и целом. Это широко распространенное мнение опирается, однако, лишь на публичные декларации "последователей” Марра (фактически - лиц, принадлежавших к созданному и руководимому им научному сообществу) и не подкрепляется соответствующим анализом самих марровских текстов. Между тем сплошной анализ этих текстов показывает, что учение самого Марра не имеет ничего общего с официальным советским марксизмом и не может рассматриваться даже как "параллель” ему. Этот тезис целесообразно доказать на анализе понимания Марром именно ключевых идеологических терминов марксизма - "класс” и "классовый.

В работе 1924 года "Об яфетической теории” Марр употребляет термины " класс” и "сословие” как синонимы, а главное - рассматривает их как производные первоначальных "племенных слоев”, т.е. разных племен: "… обратившиеся в сословия или классы племенные слои … также были составные или скрещенные” .

В работе 1928 года "Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории” "класс” встречается в таком окружении: " на одном и том же языке, собственно языке одного хозяйственного коллектива, в будущем - слоя того или иного племенного образования, пока что ни класса или сословия, ни особо стоящего племени” . Здесь классы,

они же сословия, уже не продукты развития предшествующих "племен”, а выступают вместе с будущими "племенными образованиями” в качестве преемников первичных "хо-зяйственных коллективов” Несколько ранее, в работе 1926 года ‘Средства передвижения в доистории’Марр употребляет "гибридный” термин "классово-племенные образования” : "мы не можем в освещении первотворчества по звуковой человеческой речи исходить из мифов, эпоса и религиозных представлений, этих … достижений уже новой общественно-сти, выделявшей особые классово-племенные образования”) .

Предшественниками же классов (как и племен) объявляются "хозяйственные коллек-тивы”, не имеющие ничего общего ни с классами, ни с сословиями, ни с племенами. Воз-вращаясь к работе "Об яфетической теории”, можно увидеть, что эти "коллективы” име-нуются также "социальными группами” и отмечается, что они в "примитивной общест-венности” находились под контролем "руководящей группы” и могли "хозяйственно схо-диться” "в борьбе или в согласованном, договоренном сожительстве”; каждая из этих групп привносила в формирующийся язык свои "звуковые символы” "для скрещения в общем звуковом языке” .

Далее в той же работе термин "класс” встречается в контексте рассуждений о "про-текании процесса этногонии, и, следовательно, глоттогонии в классовых или сословных руслах”. Марр дает такую характеристику "класса”: "не говоря о сословии, и класс пред-ставляет уже иное по модальности образование коллектива” и заявляет: "эта проблема ждет в еще большей степени такого уточнения со стороны специалистов по формам обще-ственной структуры, какое дало бы возможность лингвисту располагать терминами для обозначения всех модальностей классового образования”. Непосредственно вслед за этим он излагает свой взгляд более развернуто: " Яфетическую теорию обвиняют иногда в том, что она не разработала свою социологическую терминологию, напр., что понятие о классе, которым она оперирует, является методологически не выдержанным. Мне думается, что упрек этот обращен не по адресу. Нельзя требовать от лингвиста, чтобы он занимался са-мостоятельной разработкой таких ответственных социологических проблем, как вопрос о классовой дифференциации примитивного социального образования… самое большее, что может сделать в данном направлении яфетическая теория - это сигнализировать со-циологу-марксисту о необходимости постановки такой проблемы на первую очередь”. Формально расписавшись в своей "социологической некомпетентности”, Марр тем не ме-нее тут же категорически продолжает: " Лингвистические выводы, которые делает яфети-дология, заставляют ее самым решительным образом сказать, что гипотеза Энгельса о возникновении классов в результате разложения родового строя нуждается в серьезных поправках, но, само собой разумеется, поправку эту должен сформулировать не лингвист, а социолог, или, точнее, социолог совместно с лингвистом” .

Таким образом, на долю "социолога-марксиста” остается, собственно говоря, только принять "авторитетное” участие в окончательной формулировке того, что уже предреше-но "лингвистическими выводами” марровской яфетической теории.

Приведенный выше материал можно было бы еще дополнить буквально бесчислен-ными примерами, взятыми практически почти из всех работ Марра 20-х и начала 30-х го-дов, однако, как нам думается, и вышесказанного достаточно, чтобы придти к выводу, что понимание Марром природы общественных классов, классовой структуры общества, и, следовательно, и "классовости” и "классовой природы” языка в самых своих основах от-личается от марксистской (в официальной советской "версии”) трактовки этих же проблем.

Следует особо отметить, что у Марра подобное расхождение было отнюдь не только результатом "непонимания” или недостаточного знания официальных идеологических установок. Мы здесь сталкиваемся с важнейшей особенностью идеологического поведения Марра в 20-е годы, и даже в начале 30-х: он претендовал на создание собственной версии "марксистского” учения. Это подтверждает недвусмысленная цитата из заключительной части доклада "К вопросу об историческом процессе в освещении яфетической теории”: " А что касается вопросов классового деления, то я тоже занялся этим. Я пробовал найти выход и думал: почему классы должны быть расположены слоями один над другим? Могли рядом сожительствовать с участием в одном общественно-сближающем деле, занимаясь каждый своею технически-специальной работой, а потом следует объединение иного порядка” .

Из приведенной цитаты видно, что, во-первых, что "социологические” концепции Марра были плодом долгих раздумий и представлялись их автору вполне оригинальными и не случайными.

В целом, рассматривая личность Н.Я. Марра и место, занимаемое его теорией в истории лингвистики, можно отметить, что он не был, безусловно, ни шарлатаном, ни представителем смежных наук (археологии, филологии), случайно занявшимся собственно лингвистической проблематикой. Со студенческих лет он глубоко интересовался именно языковедной проблематикой в русле господствовавшего в то время сравнительноисторического метода, которым Марр, подчеркнем это, владел на уровне, обычном для научной лингвистической среды тех лет. Но при этом у Марра с самого начала проявлялись черты неудовлетворенности современным ему в его студенческие годы состоянием этого метода (последняя четверть XIX в) и стремление расширить сферу его применения в пространственной и временной перспективе. (Подобные настроения не были исключением - достаточно вспомнить научные искания молодого Ф. де Соссюра, опубликовавшего в те же годы свой известный "Мемуар о первоначальном состоянии гласных в индоевропейских языках”.) В дальнейшем, в течение около двух десятилетий, Марр отошел от собственно языковедческой проблематики, но, занимаясь смежными историко филологическими областями, прошел замечательную школу академической исследовательской науки. Тот факт, что в 1912 г. Марр был избран академиком, должен, на наш взгляд, сделать беспредметными все рассуждения о его "случайности” в науке или о "ненаучном” складе его таланта. Важно подчеркнуть, что Марр был не просто ученым, но представителем академической науки - это понятие в 1912 г. еще имело вполне определенный смысл и означало высочайший уровень требований к культуре и методологии научного исследования, совершенное владение самым сложным материалом, доскональное знание мировой научной литературы и, наконец, знание многих языков - "классических” и современных (знаменитый полиглотизм Марра - это не только проявление его личной одаренности, но и неизбежное условие его статуса академика-гуманитария).

После 1912 г. Марр возвращается к интенсивным занятиям лингвистикой, уже в качестве признанного корифея академической науки, что само по себе обещает, казалось, блестящие результаты, - и действительно, в течение примерно десятилетия происходит быстрое и впечатляющее формирование совершенно новой научной теории. Но развитие этой теории идет в неожиданном направлении и приводит в конце концов к тому, что она и ее автор оказываются, в научно-теоретическом смысле, вне круга той самой академической науки, которая сформировала Н.Я. Марра как ученого. Мы имеем дело с парадоксом,для объяснения которого часто привлекается тезис о некомпетентности Марра илиегосумасшествии. Однако, как мы видели, эти объяснения не могут быть приняты. Следовательно, этот парадокс вызывался объективно чем-то более значительным, чем личные качества Марра и даже чем его собственная исследовательская воля.

Истоки такого положения заключаются, на наш взгляд, в самой ситуации научной революции в лингвистике в первой трети ХХ столетия, в которой теория Марра заняла свое место и линию развития (в конечном счете - тупиковую), обладавшую собственной логикой; эта теория, хотя и была порождена и развивалась творческим усилием своего создателя, в то же время сама увлекала его по пути, ведущему в никуда, но внешне сулившему небывалые перспективы. Это, конечно, не освобождает Марра от "ответственности” за его идеи - напротив, то, что место теории Марра в парадигмальной революции в языкознании (где она была далеко не единственной "маргинальной” теорией), было крайне своеобразным, исходно объясняется чертами личности ее создателя. Марровская концепция всецело продолжала линию языкознания XIX века; большинство принципиально новых подходов, отчетливо обозначившихся к 20-м годам ХХ столетия, Марром даже не отвергались - они им просто не замечались, или, точнее, не воспринимались. Однако в то же время Марр, как известно, яростно отвергал именно индоевропейское языкознание, то есть то направление, которое господствовало в XIX веке. Это вновь выглядит парадоксом, но в действительности это объясняется своеобразной логикой складывания марровской концепции, которая неожиданно обнаруживает черты синтеза исторически различных направлений языковедческой науки XIX столетия с некоторыми воспринятыми в парадоксальном аспекте подходами науки ХХ века.

Чтобы более полно определить своеобразные парадигмальные особенности марровской теории, обратимся к краткому анализу взаимоотношений этой теории с языкознанием предшествующего столетия. При этом наиболее общие особенности научных лингвистических подходов в первой и второй половинах XIX века будут нами (отчасти условно) обозначены как две различающиеся парадигмы.

Перечислим некоторые важнейшие, релевантные для нашего исследования признаки двух парадигм в рамках общей картины языкознания XIX века:

парадигма первой половины века (классическое гумбольдтианство - шлейхеровский натурализм - психологизм штейнталевского типа): тезис о нелинейном характере исторического развития языка (противопоставление "творческого”, "созидательного” доисторического периода "нетворческому”, "эрозионному” историческому); важнейшая роль языковой типологии (понимаемой как стадиальный процесс) как отражения сущностных связей развития языка и языкового коллектива; понимание языкознания как неразрывно связанного с этнологией и психологией ("познанием духа народа”), вплоть до растворения границ между языкознанием и этими областями знания; общий "объяснительный” характер лингвистического исследования;

парадигма второй половины XIX века (младограмматизм): постулирование линейного, одинакового во все эпохи действия факторов развития языка; постулирование строгости и закономерности историко - фонетических изменений как фундамента доказательного историко-лингвистического исследования; понимание языкознания как самостоятельной науки с чётко отграниченным объектом изучения; общий описательный и фактографический характер исследования.

Можно констатировать, что концепция Марра реставрирует все перечисленные пункты парадигмы первой половины XIX столетия, при этом, доводя противопоставление "доисторического” периода историческому до мыслимого предела (причем именно в практике исследования); однако важно то, что и из младограмматической парадигмы Марр заимствует тезис о строгости фонетических законов (хотя и понимает его крайне своеобразно). В целом концепция Марра внешне может выглядеть как некий синтез двух предшествующих парадигм, хотя и неравномерный, с отчётливым уклоном в сторону первой половины предшествующего столетия. Это положение часто констатируется как связь концепции Марра с концепцией Гумбольдта и иногда даже учение Марра понимается как своеобразная разновидность гумбольдтианства. На самом деле, по нашему мнению, все обстоит иначе - синтез действительно имеет место, но его основой является именно воспринятый у младограмматиков метод историко-фонетического анализа, принявший у Марра вид концепции немногих (в "классическом” виде - четырех) первоначальных, исходных для человеческого языка фонетических элементов, способных к самым неожиданным трансформациям, но образующих некую своеобразную систему, обладающую многомерной, но упорядоченной структурой и потому субъективно воспринимавшимися самим Марром как имеющее вполне доказательную силу расширение границ прежнего метода. Вторым важнейшим компонентом данного синтеза было исключительное внимание к далекому прошлому, в конечном счете - "доистории”, как исключительном по значимости объекте языковедческого исследования, строго говоря - почти единственному реальному объекту марровских построений. Что же касается продолжения традиций Гумбольдта, то в марровских текстах трудно найти непосредственное отражение этого - напротив, подход Марра к дихотомии "язык-мышление” в определенном смысле полярно противоположен подходу Гумбольдта - если у Гумбольдта язык выступает как фактор создания мышления, то у Марра, напротив, язык выступает как продукт сознательного творчества людей. Марровская теория отличалась от всех направлений, возникших в период кризиса в лингвистике, именно тем, что, игнорируя нарождающийся синхронистический подход, всецело направила вектор своего развития в непроглядную глубь времен, опираясь на кажущееся совершенствование прежнего историко-лингвистического метода. Что же касается стадиальной типологии и глоттогонии, то эти элементы, откровенно восходящие к языкознанию первой половины XIX столетия, не были, как мы считаем вопреки обычному мнению, действительно существенными в марровской концептуальной системе; они были своего рода научным украшением, возможно, даже знаком уважения к той научной традиции, которую Марр хорошо знал, но от которой стремился критически оттолкнуться. Наконец, следует подчеркнуть, что не было главной чертой марровского метода и выдвижение семантики как первостепенного объекта исследования - "семантические переходы” были для Марра лишь одной из составляющих анализа всех тех же "палеонтологических” переходов и превращений первоначальных элементов. Именно этим, на наш взгляд, объясняется то, что в современных условиях, после заката структурализма и выдвижения на первый план во многих направлениях современной лингвистики (в первую очередь - в когнитивизме) именно семантических аспектов исследования, теория Марра не вызывает того интереса (пусть даже в критическом плане), который она могла бы вызвать, если бы проблемы семантики как самостоятельной сферы занимали в ней действительно центральное место. Однако марровская теория не была просто возрождением и развитием (в "доисторическом направлении”) различных подходов предшествующего языкознания XIX века - упомянутый выше синтез осуществлялся уже при участии двух новых положе-ний: - собственно марровского тезиса о "неуничтожимости” в языке наследия "доисторического” периода (как и всех последующих периодов его развития) и заимствованного из социологизма начала ХХ века тезиса о тесной связи развития языка с развитием общественных структур. В последние годы жизни Марра этому последнему тезису был придан искусственный и поверхностный "марксистский” оттенок. Однако, как было нами показано, понимание Марром "классовости” языка и самих классов было глубоко отличным от официального марксизма, и в то же время представляло собой не просто поверхностную вульгаризацию, а в определенном смысле оригинальную, истинно марровскую концепцию, вполне укладывающуюся в общие рамки его теории; эту свою концепцию Марр считал своего рода параллелью к официальной идеологии, параллелью, обоснованной "лингвистическим анализом” (в марровском понимании). Прибавим, может быть, самое важное обстоятельство - этот "социологический анализ” проводился Марром практически исключительно на "доисторическом” материале (или хронологически относящемся к исторической эпохе, но не документированном письменными источниками). Сделаем в связи с этим еще один вывод, принимая его в качестве гипотезы - именно переход Марра к "социологическим” построениям на "доисторическом” лингвистическом материале во второй половине 20-х годов стал внутренним рубежом его окончательного разрыва с "традиционной” лингвистикой.

В заключение обратимся к проблеме общей характеристики марровского научного метода. Эта проблема в анализе марровского феномена в языкознании, очевидно, одна из ключевых и наиболее сложных. Именно в нахождении адекватной характеристики этого метода, вероятно, состоит главная задача исследователя, который желает разобраться в природе, условиях возникновения и столь длительного существования этого феномена, не оставаясь просто в рамках стереотипных истолкований деятельности Марра как шарлатана и проходимца (или сумасшедшего), поддерживаемого властью, или же как великого ученого, допускавшего по необъяснимым причинам "фантастические” ошибки наряду с "необъяснимыми” прозрениями. Сам Марр определял сущность своего метода в разные периоды по-разному, но неизменно кратко, никогда не вдаваясь в подробный анализ его характерных черт и особенностей; иногда же вовсе отрицал наличие у своих исследований какой-либо теоретической базы.

Исследователи "марризма” или отказывали методу Марра в чем-либо даже напоминающем "научность”, или, основываясь на некоторых аналогиях, на которые порой указывал сам Марр (например, идея единства глоттогонического процесса), определяли этот метод как близкий к неогумбольдтианству.

В действительности же, как показывает анализ тех мест марровских текстов, которые демонстрируют примеры применения этого метода, он имеет некоторые черты, делающие его уникальным явлением в истории языкознания, не укладывающимся полностью в рамки ни мифологических, ни научных, ни политико-идеологизированных интерпертаций. Для того, кто непредвзято проанализирует марровские тексты, представляется несомненным, что сам Марр глубоко и искренне верил в значимость своих открытий для будущего развития языковедческой науки. Главную сущность этих открытий он усматривал в создании "палеонтологического анализа”, основанного на концепции "первичных (четырех) элементов”. Для Марра этот анализ был, несомненно, научным методом в самом точном смысле этого слова, в том смысле, который сложился в науке к концу XIX века, когда Марр формировался как ученый. Иными словами, Марр стремился к созданию своего "элементного” палеонтологического анализа как научно строгого и в то же время существенно более гибкого и универсального, чем в XIX веке, метода, который позволил бы вовлечь в поле исследования более широкий круг объектов и получить более значимые объективные результаты, чем традиционный сравнительно-исторический метод младограмматической ("индоевропейской”) лингвистики. Обращает на себя внимание и то, что сама главная проблематика марровского учения - реконструкция далекого прошлого человеческих языков и происходивших в этом далеком прошлом процессов - говорит о глубоких преемственных связях Марра со столь непримиримо отвергаемым им младограмматизмом (индоевропеистикой). При этом очевидно, что Марр не сомневался в возможностях по сути воспринятого им младограмматического индуктивно-атомарного метода (метода в узком смысле - как совокупности конкретных методов исследования), основанного на анализе отдельных фактов, преимущественно относящихся к звуковому составу языка и последующем движении от этих отдельных фактов к масштабным обобщениям. Нужно отметить, что, несмотря на очевидность младограмматических истоков своего подхода к анализу явлений языка, сам Марр очень редко и бегло отмечает этот факт. Причиной этого была, по нашему мнению, не научная недобросовестность или боязнь упомянуть нежелательных предшественников, сколько то обстоятельство, что в конце XIX века методы младограмматиков воспринимались как единственно научно строгие и точные (да они фактически в то время и были таковыми), поэтому Марр воспринимал свою историческую преемственность с этими методами как нечто само собой разумеющееся. Почти бессознательно опираясь на младограмматический метод, Марр стремился "освободить” его от прежних ограничений, сделать универсальным и всеохватывающим, поистине с безграничной перспективой. При этом Марр, как мы считаем, искренне не замечал, что новшества, вносимые им в атомарно-сопоставительный индуктивный метод, заимствованный у младограмматиков, новшества, вроде возможности "скрещений” исходных элементов, и, самое главное, - бесконечное углубление хронологической перспективы применения этого метода, - практически лишали его сколь-нибудь убедительной верифицируемости. Напротив, Марр, видимо, субъективно был убежден, что его метод, становясь универсальным и фактически беспредельным по своим возможностям, в то же время вполне сохраняет свою строгость и доказательность, и вполне подвергается верификации в привычном для лингвистической науки смысле.

Анализ особенностей марровского метода (в широком смысле) приводит к выводу, что перед нами - не просто мифотворчество в оболочке научных рассуждений, вернее, эти рассуждения не сводятся просто к внешнему прикрыванию элементов, лежащих вне обычной науки, но составляют с ними особого рода единство, делающее марризм уникальным в истории языкознания синтезом мифологии и науки. Мы предлагаем назвать данный метод лингвистическим утопизмом, поскольку его сущность заключается в синтезе мифосоздающих, не поддающихся обычной научной проверке элементов (мифосоздающих как бы самостоятельно, независимо от первоначальных намерений их создателя), и организующих эти элементы строго логических (в полном смысле) рассуждений, причем задача этого синтеза - расширить границы научного познания до пределов, не достижимых обычными методами. Искренняя субъективная убежденность автора в своей особой, можно сказать, мессианской роли в науке, и в то же время ничуть не меньшая убежденность во всеобщей значимости и всеобщей применимости своих предполагаемых открытий дает дополнительное основание использовать термин "утопизм”.

Таким образом, кратко резюмировать выводы можно в следующем виде:

"новое учение” о языке должно рассматриваться как явление истории лингвистики, как одна из теорий, порожденных общим кризисом в языкознании в конце XIX- первой трети ХХ вв., а ее создатель - как один из представителей академической науки, принявший в этой лингвистической революции активное участие. Другие подходы, по нашему мнению, могут привести лишь к умножению и без того многочисленных мифов, складывающихся вокруг учения Н.Я. Марра и его личности;

в целом марровское учение можно рассматривать как своего рода синтез парадигмальных установок лингвистики первой половины XIX столетия с новыми чертами языкознания первой половины ХХ века; синтез этот, как уже говорилось, осуществлялся на осове воспринятого у младограмматиков историко-фонетического подхода при парадоксальном преобразовании этого подхода;

так называемый социологизм Марра был глубоко своеобразным и не имел ничего общего с марксизмом, хотя и трактовался самим автором как "параллель” к марксизму;

наиболее оригинальным тезисом Марра нужно считать, на наш взгляд, положение о сознательном созидании языка как продукта речевой деятельности людей и, особенно, о "неуничтожимости” результатов этого созидательного процесса, которые продолжают сохраняться в базовых уровнях языка (фонетическом, морфемном, семантическом) на всех последующих этапах его исторического развития; это и служит основанием применимости "палеонтологического” элементного анализа как основного средства изучения языка;

развиваясь как одна из теорий, возникших в рамках научной революции в лингвистике начала ХХ века, учение Марра в процессе этой революции развивалось по линии, внутренне логически обусловленной, но ведущей ко все большему обособлению от других новых научных направлений и противопоставлению им., можно видеть, что на первых трех этапах вектор развития марровской теории уводил ее все дальше в прошлое, что резко противоречило общей линии развития всех других теорий того времени (и "основных” и "маргинальных”), все более смещающихся в сторону синхронического изучения языка;

в целом научный метод Марра (в общем, широком смысле) может быть охарактеризован как лингвистический утопизм, то есть особого рода синтез элементов процесса познания, которые не могут быть верифицируемы в рамках обычного научного подхода и потому могут трактоваться как мифологические и элементов, принадлежащих к сфере логического рационального анализа, т.е. к сфере обычной науки. Элементы того и другого рода образуют у Марра неразрывное единство.

10) оценивая перспективы использования наследия Н.Я. Марра для настоящего и бу

дущего лингвистической науки, следует сказать, что сейчас эти перспективы представля

ются крайне неясными. Нужно еще раз подчеркнуть, что теория Марра обладает большой

внутренней цельностью и попытки использовать отдельные "приемлемые” марровские

положения, произвольно изъятые из контекста, вряд ли могут быть продуктивными. По

ном или, вероятнее, критическом плане) только в одной области - изучения происхожде

ния языка.

Библиографический список

1. Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. / В.М Алпатов. - М.: УРСС, 2004.

2. Марр Н.Я. О числительных. / Марр Н.Я. // Избранные работы.- Язык и общество. - М.-Л.: Соцэкгиз, 1934.-Т. 3. - С. 247-306.

3. Sériot P. Structure et totalité. - Paris: Presses Universitaires, 1999.

4. Sériot P. Eurasistes et marristes/ Auroux. S. (éd.) Histoire des idées linguistiques. - Liège: Madraga, 2000. - Vol. III. - P. 473-497.

5. Velmezova E.V. La ‘sémantique idéologique’ entre Marr et Staline // Cahiers de l’ ITSL. - 2004. - N 17. - P. 315-335.

6. Velmezova E.V. Les lois des sens: la sémantique marriste. - Berlin: Peter Lang, 2007.

7. Марр Н.Я. Об яфетической теории. / Марр Н.Я. Избранные работы // - Язык и общество. - М.-Л.: Соцэкгиз, 1934.-Т.3. - С. 1-34.

8. Марр Н. Я. Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории. / Марр Н.Я. // Избранные работы - Язык и общество. - М.-Л.: 1934.-Т.3. - С. 61-77.

9. Марр Н.Я. Средства передвижения, орудия самозащиты и производства в доистории / Марр Н.Я. // Избранные работы.- Язык и общество. - М.-Л.: 1934. - Т.3. - С. 123-151.

10. Марр Н.Я. К вопросу об историческом процессе в освещении яфетической теории. / Марр Н. Я. // Избранные работы. - Язык и общество. - М.-Л: 1934. - Т. 3. - С. 152-179.