Раскол веры. Церковный раскол: причины, сущность, последствия

• Судьба патриарха Никона и его реформобогащение

Повод к реформам патриарха Никона

17 век вероятно один из самых важных и интересных в истории России. Если его и можно сравнивать с каким-либо иным временем, то лишь с веком двадцатым, веком потрясений и катаклизмов. Как и в нынешнем веке, Церковь Христова пережила бунты, смутные времена, политическую неразбериху, расколы и нестроения. В нашей небольшой работе мы попытаемся увидеть жизнь Церкви и общества тех лет. Более трёхсот лет минуло с тех пор, как в Русской Православной Церкви возник раскол старообрядчества, а последствия этого печального явления церковной жизни продолжают сказываться и до настоящего времени. Много усилий с обеих сторон - «новообрядческой» и «старообрядческой» - было потрачено в прошлом на то, чтобы доказать неправоту другой стороны.

Старообрядческий раскол в Русской Православной Церкви возник во второй половине XVII века. Начало этого века в России - период, известный под названием «смутного времени», характеризуется смутой в сфере общественной, а так же ослаблением хозяйственного организма государства. Царская власть стремилась упорядочить хозяйственный организм, навести определённый порядок и в сфере религиозной.

Поэтому в данное время остро встал вопрос о церковной реформе. Царская власть хотела видеть в Церкви действенного союзника для проведения своей политики, силу централизованную, сплочённую и одновременно служащую интересам власти. Одним из основных поводов к реформам явились внешне - политические события в Московском государстве - в это время к России была присоединена Украина. Обрядовая сторона богослужения в православных церквах на Украине отличалась от существовавшей в Московской Руси. Кроме того, уже при царе Алексее Михайловиче в обществе начинают обнаруживаться тенденции, которые при Петре I стали господствующими: интерес к светским наукам, западному образованию и образу жизни. Церковная реформа, касаясь, казалось бы, чисто религиозно-обрядовой стороны дела, тем не менее была самым непосредственным образом связана с проблемой взаимоотношения иной культуры с традиционной верой и устоями.

Мероприятия патриарха Никона по исправлению книг почти невозможно понять, не принимая во внимание его интерес к внешней политике Московской Руси и ко Вселенскому Православию. Уже неприязнь к иноверцам и Западу неизбежно приводила патриарха к вмешательству в международные отношения России. Неоднократно он старался направлять московскую дипломатию на защиту Православия, выступая «как вселенский покровитель единоверцев, находившихся под гнётом поляков, турок и шведов».

Вовсе не московский узкий национализм, а глубокое чувство ответственности России за судьбы православных, живших за её пределами, являлось стимулом его действий. В этом отношении он был далёк от взглядов патриарха Филарета и большинства «боголюбцев», которые интересовались судьбами только Московской Руси, последней сохранившей Православие и оставшейся независимой христианской нации Востока, и наоборот даже высказывали некоторые опасения перед иногда «шаткими» в вере православными Польши или Османской империи. «Взгляды патриарха Никона, утверждает Зеньковский, были гораздо ближе к убеждениям Бориса Годунова, который ещё будучи регентом указывал на Вселенскую роль Москвы в деле охранения всего православного мира, поддерживал восточных патриархов, а в 1590-х годах даже двинул русские войска для защиты православной Грузии от мусульман».

Сторонники древнего благочестия, обсуждая исправления в богослужебных книгах, говорили: «Нам всем подобает умирать «за един аз». Великая зело сила в сем «аз» сокровенна, от правильности буквы и обряда зависит спасение души человека, а правильными могут быть лишь те обряды и книги, которые исстари употреблялись на Руси, ибо одной лишь Русской земле дано от Бога хранить истину». Так рассуждали «старозаветные» люди, и церковная реформа патриарха Никона представлялась им таким же диавольским навождением, как новые костюмы, новые книги и новые иконы.

Для митр. Макария (Булгакова), принадлежащего к русской церковной иерархии, свойственно было стоять на стороне патриарха Никона, защищать традиционный взгляд на старообрядчество. До середины XIX века история русского раскола имела обличительный и полемический характер. Поэтому старообрядчество, по мнению Н. Н. Глубоковского, «заранее и принципиально рисовалось отрицательным по своему происхождению и содержанию, требующим изучения, больше того, осуждения и врачевания, как бунтующее и больное». Эту оценку можно вполне отнести к взгляду митр. Макария. Следует обозначить основные воззрения митр. Макария. Старые русские, дониконовсккие обряды он признавал за искажения древних. Древние же обряды - те, которых придерживаются современные греки. Патриарх Никон, убежденный в неправильности русских обрядов, не решался приступить к исправлениям. Решительность он приобрел, найдя грамоты об учреждении и утверждении патриаршества в России. Противники патриарха руководствовались личной неприязнью, а исправление обрядов стало поводом проявить эту неприязнь. После покаяния Неронова митр. Макарий допускал возможность единоверия, а при условии нахождения патриарха у власти историк верил в постепенное прекращение раскола. Вообще оценка старообрядчества митрополитом Макарием носит односторонний характер. Преимуществом трудов историка является четкое хронологическое изложение событий и большой фактический материал.

Рассуждая о расколе, В. О. Ключевский занимает позицию беспристрастного ученого, следящего за происходящим. Русское общество, признав себя единственным в мире истинно православным, было убеждено, что имеет все необходимое для спасения. Церковный обряд становился неприкосновенной святыней, а авторитет старины - мерилом истины. С началом государственных преобразований понадобились образованные люди, в том числе и церковные ученые. Постепенно государственная и церковная власть осознает забытую идею о Вселенской Церкви. Никон, становясь патриархом, для сближения с восточными первоиерархами предпринимает свои реформы. Сближения с Восточной Церковью он искал для достижения личной независимости от царской власти. По мнению Ключевского, действия патриарха Никона можно рассматривать как испытание религиозной совести. Кто это испытание не выдерживал - уходил в раскол. Раскол усугубили опасения в том, что религиозные преобразования - тайное дело Рима («латинобоязнь»). Следствием раскола стало ускорение западного влияния.

Е.Е. Голубинский на старообрядчество смотрит как со стороны его противников, так и со стороны самих раскольников. В основе раскола лежит невежество и тех, и других, которое привело к восприятию обряда как раз и навсегда установленного и никогда неизменного. Обе стороны понимали свою преемственность в вере от греков и необходимость быть с ними в согласии. Старообрядцы воспринимали современных греков отступившими от чистоты православия, поэтому предпочитали оставаться в согласии с греками древними. Голубинский доказывает, что русские обряды древнее новогреческих, а русские и греческие книги не были намеренно испорчены. Исправление русских богослужебных книг велось по современным греческим книгам. Главные вдохновители реформ - Стефан Вонифатьев и царь, Никон был только исполнитель.

У исследователя раскола двоякий искус, двоякий соблазн либо увидеть в этом движении лишь косность и невежественность толпы, противящейся любым прогрессивным начинаниям, либо увидеть истину именно в данном движении, а в начинаниях русских царей замечать лишь усиление власти государства, бюрократической машины, способной преследовать не только за малейшее неповиновение власти, но и за малейшее движение духа. Проблема эта, безусловно, не может быть решена однозначно.

Видимо, здесь мы видим сосуществование двух культур: народной культуры с её ориентацией на традиционные ценности и культуру элитного класса, ориентированного на новые ценности, западную образованность. В ХVII веке для этих культур было характерно взаимное отталкивание, а не взаимное проникновение и обогащение.

Очерк реформ патриарха Никона

С конца 16 в. утверждается патриаршество, что Церкви принесло практически полную самостоятельность. Но уже в 16 в поднимается вопрос об исправлении церковных книг и некоторых обрядов. До появления книгопечатания церковные книги переписывались от руки, и в них вкрались ошибки и описки, в церковных обрядах тоже появились некоторые отклонения от греческих обрядов и текстов. Приезжавшие на Русь греческие архиереи и монахи обращали внимание русской высшей иерархии на эти отклонения, и потому уже до Никона делались попытки исправления, но безуспешно. Развитие книгопечатания позволяет осуществить это дело. Нужно было сверить с греческими оригиналами, внести исправления, а затем отпечатать для широкого распространения.

Никон происходил из крестьян Нижегородского края, был священником, потом будучи уже игуменом встретился с Алексеем Михайловичем, произвел на благочестивого царя сильное впечатление, он настоял, чтобы Никон перешел в Москву. В 1648 г Никон стал митрополитом Новгородским, а по смерти патриарха Иосифа, по просьбе царя патриархом. Царь очень уважал и доверял Никону, уезжая на войну с Речью Посполитой, он поручил патриарху все управление государством и попечение над царской семьей. Но своим крутым и резким характером и властолюбием он возбудил недовольство и духовенства и бояр, которые всячески старались очернить Никона в глазах царя.

Патриарх Никон, возглавивший Церковь в это тяжелое время считал, что церковная власть неизмеримо выше государственно-светской. «Яко же месяц емлет себе свет от солнца... токожде и царь поемлет посвящение, помазание и венчание от архиерея.» По сути, он становиться соправителем царя. Но патриарх Никон переоценил свои силы и возможности: приоритет светской власти был уже определяющим в политике страны.

Став патриархом в 1652 году, Святейший Никон упорно стремился к осуществлению теократической мечты, к созданию таких отношений между Церковью и государством, при которых «Церковь и церковная иерархия в лице патриарха занимала бы главенствующую роль в стране. По мнению патриарха Никона, этот теократический идеал должен был достигнут просто административно-иерархическим подчинением государства патриарху».

Новый патриарх после своего избрания на много дней затворился в книгохранилище, чтобы рассмотреть и изучить старые книги и спорные тексты. Здесь, между прочим, он нашёл «Грамоту» об учреждении патриаршества на Руси, подписанную в 1593 году восточными патриархами, в которой он прочитал, что «Московский патриарх, как брат всех прочих православных патриархов, во всём должен быть с ними согласен и истреблять всякую новизну в ограде Церкви, так как новизна всегда бывает причиной церковного раздора».

Тогда патриархом Никоном овладел большой страх при мысли «не попустила ли Русская Церковь какого-нибудь отступления от православного греческого закона». Он начал с особым рвением рассматривать и сличать с греческим славянский текст Символа Веры и богослужебных книг и везде нашёл перемены и расхождения с греческим текстом.

В сознании своего долга поддерживать согласие с Церковью Греческой патриарх Никон при поддержке царя решил приступить к исправлению русских богослужебных книг и церковных обрядов. Он привлёк учёных малорусских и греческих монахов и их книги, не предполагая, по-видимому, как утверждает профессор Дм. Поспеловский, что «греческие богослужебные книги печатались в Венеции католическими монахами восточного обряда, вкрапившими в них ряд католицизмов, и, не учитывая, что православность Киевской академии настолько размыта, что Собор молдаванских архиереев признал Катехизис Петра Могилы еретическим, а ненавидевший католиков после собственного восьмилетнего польского плена патриарх Филарет даже постановил перекрещивать киевское православное духовенство перед допущением его до совершения богослужений на Москве».

Известно, что исправление богослужебных книг должно было вестись по древним славянским и греческим рукописям. Это являлось принципиальным положением, было провозглашено на Московском Соборе 1654 г. Однако как происходило исправление книг? Е. Е. Голубинский считает, что исправить книги в соответствии с провозглашенным принципом было невозможно: «В момент принятия нами христианства богослужение у греков еще не достигло своего образования, продолжало сохранять разнообразие относительно частностей. Все новое, что являлось в богослужении у греков, было заимствовано от них, и все то разнообразие, которое оставалось в греческих богослужебных книгах, перешло из них в славянские книги. По этой причине древние и греческие, и славянские богослужебные книги весьма разногласны между собой. В такой ситуации возможны два выхода: или взять в качестве оригинала какую-либо одну греческую или славянскую рукопись, или чтобы из многих рукописей был сделан свод».

Е.Е. Голубинский утверждает, что патр. Никон исправлял книги по современным греческим. Как это понять? Ведь это не согласно заявленному на Соборе 1654 г. способу исправления. Голубинский объясняет: «Никон провозгласил на Соборе 1654 г., что он желает привести Русскую Церковь относительно обрядов и богослужения к согласию и единению с современной Церковью Греческой. Никон, ссылаясь в этих «возглашениях» на книги славянские (древние, старые, харатейные), к книгам греческим не прилагает этих эпитетов». Книги предположено было исправлять, а Служебник был действительно исправлен по древним греческим и славянским рукописям в том смысле, что, переменив взгляд на современных греков, Никон признал наши разности с ними в книгах за наши погрешительные новшества, и, утверждая это Предисловие к Служебнику, и ссылается на рукописи греческие и славянские, т.е. хочет сказать, что относительно разностей те и другие рукописи свидетельствуют, что древность у греков, а у нас действительно погрешительные новшества. При тогдашнем понимании дела разности между нами и греками могли быть объяснимы только таким образом, чтобы на той или на другой стороне были признаваемы новшества, а следовательно - чтобы были признаваемы поврежденными или те, или другие рукописи; переменив взгляд на греков, Никон признавал новшества на нашей стороне, а таким образом он должен был признать поврежденными и те рукописи, которые говорили за нас». Иными словами, славянские рукописи нужны были только для того, чтобы найти в них несогласия с греческими, но никак не брать их за основу.

Патриарх Никон решил начать с постепенного исправления отдельных обрядов. Такие исправления были и до него, например, при патриархе Филарете, и не вызывали смуты. Накануне Великого поста 1653 года патриарх Никон разослал по московским храмам знаменитую «Память». Подлинный текст этого документа не сохранился. В «Памяти» Святейший Никон повелел на молитве святого Ефрема Сирина делать 4 земных и 12 поясных поклонов, указывая на неправильность обычая делать 17 земных поклонов, а также разъяснил неправильность двуперстного крестного знамения и призывал креститься тремя перстами. Неизвестно, к сожалению, было ли это единоличным распоряжением патриарха Никона, или он опирался на соборное решение русских архиереев.

За последним обычаем, двуперстием, стоял авторитет Стоглавого Собора 1551 года, который вменил в обязанность всем русским православным христианам креститься только двумя перстами. «Аще ли кто двема персты не благословляет, якоже и Христос, или не воображает крестного знамения, да будет проклят, святии отцы рекоша» (Стоглав, гл.31).

Е. Е. Голубинский считает, что даже проклятие на двуперстие, произнесенное на Соборе 23 апреля 1656 года, не является истинной причиной отделения от Церкви. Само проклятие он называет «прискорбной ошибкой», допущенной патриархом Никоном. Вину за эту «ошибку» Голубинский возлагает на Антиохийского патриарха Макария, который, «потворствуя из корыстного раболепства ошибочному взгляду Никона, не только не удержал его от проклятия, но и сам сначала произнес его и дал ему свое рукописание, которым прямо уполномочивал его вторично и более торжественно сделать то же самое». Своего рода компенсацию вины произнесших это проклятие Голубинский видит в ранее допущенном на Стоглавом Соборе проклятии всякого не двуперстного крестного знамения.

Церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) высказывает догадку, что эта «Память» послужила патриарху Никону «пробным камнем», способом узнать, «как отзовутся на задуманное им исправление церковных обрядов и богослужебных книг». Действительно, «Память» выполнила задачу быстрого выявления всех основных противников преобразований. Протоиереи Иоанн Неронов, Аввакум, Даниил, склонив на свою сторону Коломенского епископа Павла, тут же написали царю челобитную. Царь отдал её патриарху Никону. Он же никак не реагировал на это сопротивление и не привлёк противящихся к ответу.

Патриарх Никон далее выступил против русских иконописцев своего времени, которые отступали от греческих образцов в писании икон и применяли приёмы католических живописцев. При содействии юго-западных монахов он ввёл на место древнего московского унисонного пения новое киевское партесное, а также завёл небывалый в то время обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения. В Древней Руси подозрительно смотрели на подобные проповеди «видели в них признак самомнения проповедника; пристойным считали читать поучения святых отцов, хотя обыкновенно и их не читали, чтобы не замедлять церковной службы».

Патриарх Никон сам любил и был мастер произносить поучения собственного сочинения. По его внушению и примеру и приезжие киевляне начали говорить в московских церквах свои проповеди, иногда даже на современные темы. Легко понять смущение, в какое должны были впасть от этих новшеств православные русские умы, и без того тревожно настроенные.

Патриарх Никон к тому же повелел совершать крестные ходы против часовой стрелки, а не по ней, писать имя Иисус, а не Исус, служить литургию на пяти, а не на семи просфорах, петь аллилуйя трижды, а не дважды. «Тут в позиции старообрядцев была своя логика. Они говорили: «аллилуйя» - еврейское славословие - должно быть двойным (сугубым), так как им славится Бог-Отец и Бог-Дух Святой; а новозаветный Христос славится по-гречески - в славянском переводе: «Слава Тебе, Боже!». Если же поётся три раза «аллилуйя», а затем «Слава Тебе, Боже», то получается ересь - прославление каких-то четырёх лиц».

Согласия между «боголюбцами» и патриархом Никоном достигнуто не было. Зная хорошо «боголюбцев», Никон старался избавиться от их советов и сотрудничества, а затем начал принимать против своих прежних друзей дисциплинарные меры, стараясь уменьшить и даже уничтожить их влияние.

На Соборе 1654 года Никон огульно осуждал многие русские обычаи, требовал принятия всего греческого на основании ранее скрываемого постановления восточных патриархов о патриаршестве в России «требовавшего полного согласия с греками и в догматах, и в уставах». Он, любя всё греческое, с жаром принялся за такие исправления и говорил на Соборе присутствовавшим архиереям, настоятелям монастырей и пресвитерам: «Я сам русский и сын русского, но моя вера и убеждения греческие». На это некоторые из членов высшего духовенства с покорностью отвечали: «Вера, дарованная нам Христом, её обряды и таинства, всё это пришло к нам с Востока».

Трульский Собор, установив неизменность догматов до скончания века (VI Всел. Соб. пр.1), ничего не говорит о неизменности обычаев и обрядов. И в древнем законодательстве власть Церкви заменяла одни обычаи другими, одни благочестивые обряды другими благочестивыми обрядами. Законодательные полномочия Церковь сохраняла за собой и после периода Соборов. Если появлялась необходимость что-то изменять в Церкви, то Поместная Церковь могла производить эти изменения, в соответствии с духом Апостольских и Церковных постановлений. Всё это могут делать только органы Церкви, облечённые священной властью, то есть Соборы.

Патриарх Никон, по мнению Голубинского, не усвоил истинного взгляда на значение обрядовой стороны. «Взгляд на внешнюю обрядовую сторону веры, как нечто почти такое же и столько же важное, как и догмат веры, укоренялся веками и был укоренен так крепко, что люди не в состоянии были вдруг расстаться с ним». «Переменив убеждение о греках, Никон остался при своем прежнем взгляде на обряды и обычаи. Поэтому патриарх со своей точки зрения находил исправление обрядов и книг совершенно необходимым, как очищение православия от ересей и погрешностей». «Исправление богослужебных книг и обрядов, по мнению Голубинского, не было безусловно необходимо, но оно было весьма желательно».

Патриарх Никон на Поместных Соборах Русской Православной Церкви проводил политику унифицирования обряда Русской Церкви с Церковью Греческой. Но этого не хотели принять «боголюбцы», бывшие сподвижники Святейшего Никона. Они не признавали авторитета современных греков. Их посланники, как свидетельствует профессор Поспеловский, побывали на Ближнем Востоке и знали, какой там упадок в Православии: «патриарх Кирилл Лукарис выпустил от своего имени кальвинистское исповедание веры, некоторые епископы по нескольку раз меняли веру между католичеством, православием и мусульманством». «Почему же мы должны беспрекословно признавать авторитет греков?», - спрашивали боголюбцы. Но выразить свои богословские убеждения и сомнения они не умели иначе как языком внешних форм. Поэтому современному человеку непонятна та страсть и готовность на гибель, с какой старообрядцы защищали именно букву обряда, а не более глубокую суть, которая за этим скрывалась.

Раскол на первых порах своей жизни не имел ещё определённой системы своего учения, и только восставал против всего нового, введённого Церковью, видел во всём ересь и не православие. Да ему, впрочем, и не нужна была система. Он не думал, что церковные дела останутся в таком порядке, он надеялся на возврат к старине. Поэтому-то, руководствуясь в своих возражениях против «новшеств» более чувством, безотчётной привязанностью к букве и старине, чем рассудком, знанием, - он твердил только, что теперь «в России новая латино-римская вера, по своей воле, а не по Божьему Промыслу сотворена, - вера злая, Никоновская прелесть».

Поскольку никоновские реформы полностью поддерживал царь, старообрядцы несмотря на (Ап. пр. 84), которое гласит: «Аще кто досадит царю, или князю, не по правде: да понесёт наказание. И аще таковый будет из клира, да будет извержен от священного чина: аще же мирянин, да будет отлучен от общения церковного», острие своего меча обратили не только против патриарха Никона, но прямо против царя. Опираясь на учения «иосифлян» о неподчинении царям - еретикам, они прямо объявляют царя «антихристом». Естественно, государство реагирует арестами, ссылками, а в конце концов даже и казнями старообрядческих лидеров. Но это позже.

Распоряжения Никона, на первый взгляд, показывали русскому православному обществу, что оно до сих пор не умело ни молиться, ни писать икон, и что духовенство не умело совершать богослужения как следует. Это смущение живо выразил один из первых вождей раскола, протопоп Аввакум. Когда вышло распоряжение о великопостных поклонах «мы, - пишет он, - собрались и задумались: видим, зима наступает, сердце озябло и ноги задрожали».

Тревога усиливалась ещё тем, что «все свои распоряжения патриарх вводил порывисто и с необычайным шумом, не подготовляя к ним общество и сопровождая их жестокими мерами против ослушников». Так единственный верный сторонник старой веры из архиереев Павел епископ Коломенский, был сослан в Палеостровский монастырь, и уже в 1656 году «двуперстники были приравнены соборным постановлением к еретикам-несторианам и преданы проклятью». Этот собор, как и предшествующие, состоял почти исключительно из епископов, с некоторым числом игуменов и архимандритов, - епископат не смел стать за старую веру. В ответ на апологию старой веры была издана «Скрижаль», объявляющая ересью старые обряды.

Некоторое время спустя, как свидетельствует Никольский «вследствие охлаждения, а затем и разрыва между царём и Никоном, положение оставалось неопределённым, но в 1666 году окончательно и официально было признано, что реформа Никона не есть его личное дело, но дело царя и Церкви». «Собор из десяти архиереев, - продолжает Никольский, - собранный в этом году прежде всего постановил признавать православными греческих патриархов, хотя они живут под турецким игом, и признавать православными книги, употребляемые Греческой Церковью». После этого Собор предал вечному проклятию «с Иудой-предателем и с распявшими Христа евреями, и с Арием, и с остальными проклятыми еретиками всех, кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой Восточной Церкви и этому освящённому Собору».

Что было хуже всего, такое ожесточение против привычных церковных обычаев и обрядов вовсе не оправдывалось убеждением Никона в их душеной вредности и в исключительной душеспасительности новых. Как до возбуждения вопросов об исправлении книг сам он крестился двумя перстами, так и после допускал в Успенском соборе и сугубую и трегубую аллилуйю. Уже в конце своего патриаршества, в разговоре с покорившимся Церкви противником Иваном Нероновым о старых и новоисправленных книгах он сказал: «И те, и другие хорошие; всё равно, по каким хочешь, по тем и служишь».

Значит, дело было не в обряде, а в противлении церковной власти. Неронов и был проклят со своими сторонниками на Соборе 1656 года не за двуперстие или старопечатные книги, а за то, что не покорялся церковному собору. Вопрос в данном случае сводился с обряда на правило « обязывавшее повиноваться церковной власти».

На том же основании и Собор 1666-67 годов положил клятву на тех, кто держался старого обряда. Это дело получало следующий смысл: «Церковная власть предписывала непривычный для паствы обряд; не покорившиеся предписанию отлучались не за старый обряд, а за непокорность. Кто же раскаивался, того воссоединяли с Церковью и разрешали ему держаться старого обряда».

Это похоже на «учебную» армейскую тревогу, приучающую людей быть всегда в боевой готовности. Но такого искуса многие не выдержали. Протопоп Аввакум и другие не нашли в себе столь гибкой совести и стали расколоучителями. А объяви патриарх Никон, по мнению Ключевского, в самом начале своего дела всей Церкви то же, что он сказал покорившемуся Неронову, не было бы и раскола.

Нет никакого сомнения в том, что патриарх точно так же позволил бы соблюдать старые обряды всем упорно этого желающим, при условии их обращения и примирения - не с ним, а с Церковью! Отсюда видно, что исправление обрядности не было для Святейшего Никона при всей его настойчивости в этом таким делом, которому стоило бы принести в жертву церковное единство. С полным основанием историк Церкви митрополит Макарий (Булгаков) полагает, что если бы патриарх Никон не оставил кафедры и правление его продолжилось далее, то раскола в Русской Церкви не было бы. К тому же выводу приходили затем и другие учёные архиереи.

Суд над патриархом Никоном и над приверженцами старого обряда

Несмотря на все положительные и отрицательные стороны характера патриарха Никона, нельзя не отметить его роли в истории Русской Церкви как великой личности своего времени. Соединяя необыкновенный ум с возвышенным духом и непоколебимой твёрдостью воли, свидетельствует граф Толстой М. В., Никон обладал чудной нравственной силой, влиянию которой невольно подчинялось все окружающие. Доказательством служат, продолжает он, с одной стороны, безусловная к нему преданность большей части его приближённых, любовь народа, привязанность и неограниченная доверенность царя. С другой - мелкие козни царедворцев, не находивших средств действовать прямо против громадной личности, перед которой все враги являются какими-то пигмеями.

Значение, которым облекал его государь, возбуждало зависть в боярах: Святейший Никон имел многочисленных врагов при дворе. Вполне сознавая своё превосходство перед другими, он любил им пользоваться, старался ещё более возвысить патриаршую власть, вооружался против всякого нарушения её прав. Суровый до излишества нрав, взыскательный надзор над поступками не только духовных, но и светских сановников, высокомерие патриарха оскорбляли многих. Громко укорял он в церкви в присутствии самого государя, бояр, подражавших некоторым обычаям Запада.

Не маловажную роль в этом деле, по свидетельству того же графа Толстого М. В., играли, без сомнения и другие обстоятельства: ненависть приверженцев раскола к смелому исправлению книг, особенно же происки царедворцев. Но они не были главные. Вражда бояр только подала повод к первым несогласиям между царём и патриархом и вместе с неуступчивостью и раздражительностью Святейшего Никона уничтожила впоследствии возможность примирения.

Перемена между царём и патриархом стала заметной после возвращения царя из второго ливонского похода в 1658 году. Был торжественный приём по случаю приезда грузинского царя. Святейший Никон не был приглашён туда и кроме того был избит посланный к царю патриархом боярин. Патриарх требовал объяснений, но царь не приходил на церковные службы.

После этого, казалось бы совершенно неожиданно для молящихся, десятого июля 1658 года, после своего служения в Успенском соборе, патриарх заявил поражённой толпе прихожан, что он «оставляет град сей и отходит оттуда, давая место гневу». Затем патриарх надел простое монашеское платье и уехал в Вознесенский монастырь.

Так как святейший Никон отказался от власти, но не захотел отказаться от титула патриарха, а потом временами даже заявлял о готовности вернуться на патриарший престол в Русской Церкви на 8 лет создалось довольно странное положение, при котором было неясно, каково его каноническое положение. Только в 1667 году, по официальном низложении Патриарха Никона Собором, этот церковный кризис был наконец разрешён и новый патриарх выбран. Но уже с 1658 года, после своего драматического ухода, Святейший Никон не принимал никакого участия в управлении Церковью и не влиял на дальнейшее развитие между противниками и сторонниками своих же собственных нововведений.

«К крайнему сожалению, - пишет Тальберг, - по удалении Патриарха Никона с кафедры, обстоятельства совершенно изменились. Проповедники раскола нашли себе, в наступивший период между патриаршеством, сильное покровительство; начали резко нападать на Церковь и её иерархию, возбуждать против её народ, и своей возмутительной деятельностью вынудили церковную власть употребить против них канонические меры. «Аще кто из клира досадит епископу, да будет извержен. Князю бо людей твоих да не речеши зла» (Ап. пр. 55). И тогда-то вновь возник, по мнению Тальберга, образовался и утвердился тот русский раскол, который существует до нашего времени, и который, следовательно, в строгом смысле, получил своё начало не при Святейшем Никоне, а уже после него».

Русский Поместный Собор 1666 года, созванный царём Алексеем Михайловичем, рассмотрел дело бывшего патриарха Никона. Его решение было умеренным. Собор осудил патриарха за самовольное оставление престола и паствы и внесение смуты в Русскую Церковь и определил, что «бросив без достаточных доводов своё пастырское положение, Святейший Никон «автоматически» лишился и патриаршей власти».

Не желая унижать своего патриарха, русские владыки оставляли ему его сан и предоставляли в его распоряжение построенные им три больших ставропигиальных монастыря. Этот мягкий приговор Собора был обусловлен тем, что Святейший Никон признавал власть и авторитет будущего главы Русской Церкви. Он так же обещал не приезжать в столицу без разрешения будущего патриарха и царя. Но это решение не вошло в свою силу, и окончательный приговор был отложен до приезда восточных патриархов. Патриарху Никону пришлось иметь дело не только с сочувствовавшим ему русским епископатом, но и с восточными владыками, которых на соборе, вместе с патриархами, было тринадцать человек и которые составляли почти что половину состава Собора.

Уже через три дня после прибытия патриарха Александрийского Паисия и патриарха Антиохийского Макария они начали свои совещания с царём. Конечно, не вопрос обряда, судьба которого уже была им предрешена, тревожил Алексея Михайловича, а окончательное решение его тяжбы с патриархом Никоном. Дело Святейшего Никона и приговор о нем были предрешены заранее настолько, что пришлось даже рассуждать о том, стоит ли выслушивать самого обвиняемого. Многие греческие иерархи, зная о грекофильстве Патриарха Никона несомненно сочувствовали ему.

Отказ патриарха Парфения Константинопольского и патриарха Нектария Иерусалимского от личного своего участия в суде над бывшим патриархом Русской Церкви прежде всего обуславливался их отвращением к этому малопочтенному предприятию. Двух других, приехавших в Москву патриархов, привели туда тоже не заботы о Русской Церкви, а просто корыстное желание получить от русского правительства соответствующую мзду за осуждение своего же собрата по сану.

К тому же Святейшему Никону стало известно, что «когда Макарий и Паисий отправились в Россию для суда над ним, церковные соборы по указке турецких властей и не без участия Константинопольского и Иерусалимского патриарха лишили Макария и Паисия престолов и избрали на их место других патриархов. Сведения об этом Макарий и Паисий получили ещё при самом въезде в Россию, но скрыли это обстоятельство от русского правительства». Следовательно, возникает вопрос о каноничности Собора, о дееспособности членов и силе решений.

Главным посредником между патриархами и русским правительством был бывший митрополит Паисий Лигарид в свою очередь он был проклят и отлучён от Церкви своим же владыкой, патриархом Нектарием Иерусалимским. За свои же нехристианские поступки и измену Православию скорее заслуживал находиться на скамье подсудимых, чем среди судей.

Все враги Святейшего Никона, враждебные между собой, соединились, чтобы осудить его, и объединителем их всех и явился Паисий Лигарид. «Эластичность» последнего в отношении убеждений, необходимость в его канонических познаниях нужна была для того, чтобы расправиться с патриархом Никоном, и тем избежать двупатриаршества. Боязнь появления Святейшего Никона вновь на патриаршем престоле советником царя, создала для бояр нужду в Лигариде, которого держались, несмотря на то, что от Никона, а потом и с Востока получили подтвердительные сообщения, что он и не православный и из православных митрополитов низвержен, и что он подвержен содомскому греху.

Патриарх Никон писал царю в июле 1663 года, что «Лигарид не имеет доказательств о посвящении и свидетельства от восточных патриархов о том, что он действительно епископ, что таких лиц нельзя принимать по правилам, без удостоверения, согласно Божественных законов». «Аще кто из клира, или мирянин отлучённый от общения церковного, или недостойный приятия в клир, отшед, в ином граде принят будет без представительной грамоты: да будет отлучен и приявший и приятый» (Ап. пр. 12). Следующее правило говорит: «Не принимати никого из чужих епископов, или пресвитеров, или диаконов без представительныя грамоты: и когда оноя предъявлена будет, да рассудят о них: и аще будут проповедники благочестия, да приемлются: аще ли ни, подайте им, что нужно, а в общение не приемлите их. Ибо многое бывает подлогом» (Ап.пр.33). Очень кратко и точно говорит так же об этом седьмое правило Антиохийского Собора: «Никого из странных не приимати без мирных грамот» (Антиох. Соб. пр. 7). То же самое говорит и одиннадцатое правило этого Собора. «Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инде, тот вор и разбойник» (Ин. 10, 1). «Молящийся с еретиками подвергается отлучению» (Ап. пр. 45). «Аще кто с отлученным от общения церковного помолится, хотя бы то было в доме: таковый да будет отлучен» (Ап. пр. 10). И далее: «Аще кто, принадлежа к клиру, с изверженным от клира молитися будет: да будет извержен и сам» (Ап. пр.11). «И принимающий таких клириков, сам низвеграется» (Лаод. Соб. пр. 33,37 и Карф. Соб. пр. 9). «И царь подлежит такому же наказанию», - писал Святейший Никон .

Другой греческий иерарх, митрополит Афанасий Иконийский, в свою очередь был под следствием за подделку полномочий и после Собора был прямо отправлен в монастырь в заключение. Таковы были «специалисты» греческой части собора, которые вызвались судить русского патриарха и русские обряды. По своему составу «Собор» совершенно не соответствовал никаким каноническим требованиям.

Судьба патриарха Никона и его реформ

Некоторые из русских владык целиком разделяли взгляды Никона о превосходстве священства над царством. Они ссылались на святого Иоанна Златоуста и доказывали, что «священство так же выше государства, как душа выше тела и небо выше земли». За свои взгляды они подверглись временному запрещению в служении.

Ввиду таких сложным канонических обстоятельств царь должен был по-особому ценить помощь и сотрудничество греческих прелатов. А восточные патриархи, несмотря на своё неясное церковно-юридическое положение, считали себя в праве на вполне ощутимое и конкретное выражение государственной благодарности и старались не упустить возможности действовать на соборе как господа положения. Несмотря на старую дружбу с патриархом Никоном и несомненные симпатии к его грекофильству, восточные патриархи не поколебались осудить его самого, а вслед за этим русский обряд, русский стиль и прошлое Русской Церкви.

В порыве негодования Святейший Никон заметил патриархам: «А не затем, чтобы водворить мир, вы пришли сюда; скитаясь повсюду, вы выпрашиваете и на свои нужды и чтобы своему обладателю заплатить дань: возьмите жемчуг с моего клобука, он вам пригодиться. Для чего вы действуете так тайно? Привели меня в маленькую церковь, где нет ни царя, ни народа, ни всего царского синклита; патриаршество я принял в соборной церкви по слёзному прошению царя перед множеством народа. Почему не призвали меня туда? Там бы они что хотели, то творили».

По выходе из церкви, садясь в сани, патриарх Никон вздохнул и проговорил вслух собравшегося народа: «Погибла ты, правда, торжествуй ложь; за что всё это, Никон? За то, не говори правды, не теряй дружбы, если бы ты угощал богатой трапезой, да вечерял с ними, не приключилось бы тебе этого».

Тайком от народа совершён был обряд низложения над Никоном, тайком Никон был вывезен из Москвы и заключен в Ферапонтов монастырь. Что касается учения Никона: о превосходстве церковной власти над государственной, то оно было объявлено папистской ересью.

Под сукно кладётся письмо Вселенского патриарха о том, что не надо раскола из-за различий в обряде, суть в православном учении, которое едино и у греков, и у русских старообрядцев. Царь богато одаривает восточных патриархов с тем, чтобы получить нужное ему суждение. Греки сначала высмеивают русских за их обрядоверие, но затем за эти самые обряды предают анафеме не только всех старообрядцев, но и Стоглавый Собор и все его постановления, поскольку он утвердил двуперстное крестное знамение «аще ли кто двема персты не благословляет, якоже и Христос, или не воображает крестного знамени, да будет проклят, святии им отцы рекоша» (Стоглав, гл. 31) Даже «впервые в русской истории, вводит индекс запрета на следующее писание: «Повесть о белом клобуке» с легендой о приходе белого клобука на Русь из Константинополя после того, как греки предались латинянам на Флорентийском Соборе и «Житие святого Ефросиния» которое тоже решительно утверждает двуперстное знамя».

Вместо того, чтобы последовать мудрым словам Константинопольского решения 1654 года «не следует нам и теперь думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование несколько отличающееся в пунктах, которые не принадлежат к числу существенных членов веры, лишь бы он соглашался с Кафолической Церковью в важных и главных» патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский проявили ещё больше узости и пристрастности к обрядовым различиям, чем русские защитники старого устава. Они не только выступили на защиту никоновских реформ, но на заседании 13 мая 1667 года осудили сторонников старого обряда настолько строго, что этим сами возвели обрядовые детали на догматическую высоту.

Они называли русских традиционалистов, отказавшихся от этих новшеств непокорниками и даже еретиками и отлучали их от Церкви жестокими и мрачными постановлениями. Деяния и клятвы были скреплены подписями участников Собора, положены для сохранения в Успенском соборе, а наиболее существенные части постановлений напечатаны в служебнике 1667 года.

После собора 1667 года раскол в России разгорелся с гораздо большей силой. Чисто религиозное вначале движение приобретает социальную окраску. Однако силы споривших между собой реформатов и старообрядцев были неравны: на стороне первых находилась Церковь и государство, вторые защищались только словами.

В 17 в в России уже довольно давно отчетливо прослеживались два общественных течения. Одно из них, которое позже назовут «западническим», другое, национально-консервативное, направленное против реформ как в гражданской, так и в церковной сфере. Желание части общества и духовенства сохранить старину, не допускать перемен, способных ее нарушить, во многом объясняет причины и суть раскола РПЦ. Движение старообрядчества было сложным по составу участников. В него входили горожане и крестьяне, стрельцы, представители черного и белого духовенства, наконец, бояре (боярыня Морозова, княгиня Урусова). Общим их лозунгом был возврат к “старине”, хотя каждая из этих групп понимала его по-своему: для податного населения старина означала свободу передвижения, для аристократии - былые боярские привилегии, для значительной части духовенства старина связывалась с привычными обрядами и заученными молитвами. Старообрядство выражалось в открытой вооруженной борьбе с правительством (Соловецкий монастырь на Белом море не только отказался принять «еретические» никонианские книги, но решил оказать открытое вооруженное сопротивление церковной и гражданской власти. В 1668 г началась вооруженная борьба соловецких монахов с царскими стрельцами, которая продолжалась с перерывами около 8 лет и лишь в 1676 г закончилась взятием монастыря, наиболее активные вожди раскола были сожжены, по царскому указу), в пассивном непротивлении злу и отшельничестве, в массовых самосожжениях (наиболее фанатичные староверы сами сжигали себя, чтобы не отдаться в руки никониан). Подвижнической смертью погиб неистовый Аввакум: после многолетнего “сидения” в земляной яме он был в 1682 г. сожжен. А последняя четверть этого столетия озарена кострами массовых самосожжений. Преследования вынудили старообрядцев уйти в глухие места - на север, в Заволжье, где их не коснулась цивилизация ни в XVIII, ни в XIX, ни даже, иной раз в XX в. Вместе с тем, старообрядцы, благодаря своей удаленности, остались хранителями многих древних рукописей.

Собор 1667 г. подтвердил независимость духовной власти от светской. По решению этого же собора был упразднен Монастырский приказ, а также отменялась практика суда светского учреждения над духовенством. Это жестокое церковное междоусобие значительно подорвало внутреннюю силу, духовный авторитет и идейное влияние православной церкви и ее иерархии, прибегшей для борьбы с «ересью» к помощи светского меча.

[1] Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М. 1995. С. 197.

Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М. 1995. С. 197.

Короткая Т. П. Старообрядчество Беларуси. Минск, 1992. С. 9.

Глубоковский Н.Н. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. М., 2002. С. 89.

Пушкарев В. Русская Церковь в 17 веке.// Русский глаголъ. М., 1997. №4. С. 96.

Цит. по: Игумнов Д. свящ. О власти духовной и власти светской. СПб., 1879. С. 463.

Ключевский В. О. Русская история. Кн. 2. М.: 1997. С. 399.

Поспеловский Д., проф. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М.: 1996. С. 87.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 52 - 53.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 54.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 56.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 57.

Лев (Лебедев), прот. Москва патриаршая. М.: 1995. С. 97.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 65.

Начало раскола// Вестник Европы. Т.3. СПб.: 1873. №5. С.45-46.

Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 7. М.: 1996. С. 95.

Зызыкин М.В. Патриарх Никон его государственные и канонические идеи. Ч.1. М.: 1995. С. 134.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 60.

Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905. С. 63.

Поспеловский Д., проф. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М.: 1996. С. 88.

Поспеловский Д., проф. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М.: 1996. С. 88.

Начало раскола // Вестник Европы. Т.3. СПб.: 1873. №5. С.45-46.

Ключевский В. О. Русская история. Кн. 2. М.: 1997. С. 400.

Ключевский В. О. Русская история. Кн. 2. М.: 1997. С. 400.

Никольский Н. М. История Русской Церкви. Изд. 3. М.: 1983. С. 137.

Никольский Н. М. История Русской Церкви. Изд. 3. М.: 1983. С. 137.

Никольский Н. М. История Русской Церкви. Изд. 3. М.: 1983. С. 137.

Каптёров Н.Ф., проф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.1. Сергиев Посад. 1909. С. 262.

Ключевский В. О. Русская история. Кн. 2. М.: 1997. С. 401.

Ключевский В. О. Русская история. Кн. 2. М.: 1997. С. 401.

Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Т.12. СПб.: 1883. С. 138-139.

Антоний (Храповицкий), митр. Восстановленная истина. О патриархе Никоне: Лекция. Полный сборник сочинений. Т.4. Киев. 1919. С. 218.

Толстой М. В. Рассказы по истории Русской Церкви. М.: 1999. С. 506.

Толстой М. В. Рассказы по истории Русской Церкви. М.: 1999. С. 507.

Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М. 1995. С. 242.

Тальберг Н. История Русской Церкви. Сретенский монастырь. 1997. С. 430.

Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М. 1995. С. 292 - 293.

Лев (Лебедев), прот. Москва патриаршая. М.: 1995. С. 167.

Зызыкин М.В. Патриарх Никон его государственные и канонические идеи. Ч.1. М.: 1995. С. 72.

Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. Париж: 1959. С. 196.

Малицкий П. И. Руководство по истории Русской Церкви. М.: 2000. С. 321-322.

Поспеловский Д., проф. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М.: 1996. С. 90.

Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М. 1995. С. 303.